Россия и Державный Орден: эмблематическое отражение межгосударственного союза

Этот доклад(1) не является описательным; его цель – продемонстрировать принципиальную модель рассмотрения данных геральдики и эмблематики в контексте исследования российско-мальтийских коллизий. Адекватная расстановка исходных акцентов позволяет раскрыть системность семантических практик, превращая их наследие из эклектичного набора форм и расцветок в предмет общеисторического исследования.

Взаимоотношения России и Державного ордена святого Иоанна Иерусалимского (Мальтийского ордена) при Павле I и Александре I постоянно оказываются предметом научно-исторического и историографического преткновения, а равно и поводом для всевозможных фальсификаций, поныне придающих этой интереснейшей теме скандальный оттенок.

Как известно, активные группировки, объявляющие себя подлинными преемниками Ордена через посредство его «русской ветви», исчисляются десятками. Попытки обосновать преемство нынешних мнимых орденов св. Иоанна по отношению к подлинному основаны, как правило, на том допущении, что «русская ветвь» Ордена, интегрированная в российские государственно-административную, правовую и наградную системы, якобы получила собственное бытие, не зависящее от существования прочих подразделений ордена. Парадоксальным образом научная критика фальсификаций отдает дань тому же мнению. В своем блестящем труде(2) князь Туманов, с одной стороны, опровергал попытки рассмотрения российской ветви Ордена вне общего орденского контекста(3), с другой же – сам опрометчиво утверждал, что некатолический Великий приорат, будучи основан в российской юрисдикции, а не в орденской, являлся иностранным учреждением для Ордена(4), и что суть реформ Павла сводилась к поглощению Ордена Россией подобно тому, как были аннексированы Грузия и Польша.

Здесь, как и в ряде других случаев, совершенно необходима «ревизия Туманова» – не для того, чтобы дискредитировать память и наследие выдающегося историка, а для того, чтобы подкрепить и развить его концепцию.

Как в свое время я уже имел случай пояснить, корни представления о заведомой мертворожденности российско-орденских инициатив Павла уходят в область мифологизированных представлений о том, что чужая страна, чужая культура относятся к сфере потустороннего, и потому там может происходить что угодно. Для западной аудитории таким потусторонним пространством является Россия, для русской – Запад с его постмедиевальным рыцарством, требованиями канонического права и прочими диковинами(5).

Для демифологизации темы, для ее подлинно научного рассмотрения ее необходимо поставить в исторический контекст, осознать в ряду близких и далеких аналогий преднаполеоновского периода – от таких канонически-институциональных экспериментов, как существование в католическом Тевтонском ордене вполне жизнеспособной трёхконфессиональной (католическо-лютеранско-реформатской) ветви(6), до разнообразных серьезных игр в древнее рыцарство, которым на весьма разные лады предавались будущий Людовик Желанный во Франции (в качестве главы Ордена Божией Матери Кармильской и св. Лазаря) и будущий Карл XIII в Швеции (в качестве «восстановителя тамплиерских традиций» на масонской почве).

Всё это касается не только исторической фактографии, не только культурных явлений, но и конфессионального плана обсуждаемой темы. Лишь отказываясь считать позитивное взаимодействие заведомо абсурдным, мы получаем возможность приблизиться к пониманию того, в какой мере Павел был главой Ордена.

Как известно, с точки зрения канонического права вокняжение Павла, православного и к тому же женатого, в католическом Ордене было делом совершенно немыслимым, и магистерскому достоинству императора было отказано в папском признании ввиду формальной канонической невозможности такового. Между тем папское признание было необходимо для полноты легитимности вступления в сан Великого магистра, и именно поэтому большинство орденских историков настаивает на том, что Павел был Великим магистром только de facto. Стоит, однако, вспомнить, что Пий VII в бреве от 16 сентября 1802 года увещевал Орден ввиду исключительности обстоятельств «не предавать разбирательству» законность и состоятельность мер, предпринятых в Ордене под протекторатом российских монархов. Можно сказать, что орденские исследователи не по своей воле возвысили голос: они были вынуждены противостоять волнам фальсификаций и заблуждений. И всё же время показало мудрость «владычного суда»: павловские реформы и новшества не просто были ответом на «непреодолимые обстоятельства»; они были явлением, требующим оценки в надэпохальном контексте. Вполне каноничными эти реформы быть не могли, поскольку являлись грандиозным межконфессиональным экспериментом, серьезность и глубина которого едва ли могли быть вполне оценены вблизи.

Своего рода ключом к адекватной оценке российско-орденских связей является признание того факта, что Мальтийский орден никогда – в том числе и с точки зрения новшеств, введенных Павлом – не переставал быть суверенным государством, а оба его Российских великих приората – католический и межконфессиональный(7) – никогда не являлись чисто российскими институтами. Имело место сотрудничество, решение российских проблем с привлечением возможностей Ордена(8) и орденских – с привлечением возможностей Империи, но слияния при этом не происходило. Этот историко-правовой факт имеет, в частности, и свое эмблематическое измерение, требующее от исследователя погружения в специальные дисциплины.
_______________
(7) В учреждающем манифесте от 28 декабря 1798 года и впоследствии до их роспуска эти великие приораты именовались, соответственно, «Российско-католическим» и просто «Российским». Ошибкой является наименование последнего «православным» (в его состав входили также армянские григориане, лютеране и реформаты) или «некатолическим» (среди его членов были и католики). Характерно, что и в преамбуле манифеста от 19 ноября речь шла о «всего Христианства пользе».
(8) Так, использование Павлом репрезентативного и наградного потенциала Ордена, точнее же – Российских великих приоратов, для заполнения лакун имперской наградной системы убедительно раскрыто в докладе петербургского исследователя М.Б. Асварища, открывшем гатчинскую конференцию (см. текст: Рыцари мальтийского креста… С. 5-15). В прочитанном докладе М.Б. Асварищ ставил вопрос, не имеющий, по его мнению, очевидного ответа: почему Орден св. Иоанна сохранял самостоятельное устройство, не будучи слит воедино с Российским кавалерским орденом? Думается, факт «неугасшего» госпитальерского суверенитета является как раз исчерпывающим ответом на поставленный вопрос. Надо заметить, что в печатном тексте доклада М.Б. Асварищ практически дает тот же ответ и весьма резонно поясняет мотивы Павла в утилитарно-политическом аспекте. Суть пояснения в том, что для Павла политически более привлекательным было сохранение всех формальных атрибутов независимости Ордена, так как это позволяло претендовать через посредство оного на лидерство среди всей европейской знати (см. там же, с. 10).

Другим важным соображением, вытекающим из первого, является некоторая правовая «расщепленность» действий Императора Павла в отношении Ордена. После провозглашения Павла Великим Магистром он действовал как государь двух разных держав, находящихся в личной унии(9); но ввиду того, что режим правления в Империи имел характер личного, Павел беспрепятственно совмещал обе свои роли при издании российских актов – манифестов и указов. Хорошо известно, что Державный орден – это persona mixta (синтетический субъект права), одновременно будучи и канонической общиной Католической церкви, и государством(10), роль властного ядра в которой играет рыцарское братство. Но в определенной мере persona mixta был и Павел – Император и Великий магистр одновременно. Высочайшие акты, издававшиеся Павлом после вокняжения в Ордене, являлись одновременно императорскими и магистерскими, по крайней мере - постольку, поскольку они касались Ордена. В то же время иоаннитское делопроизводство сохранило свой традиционный замкнутый характер, предохраняя сообщество рыцарей от поглощения российской государственностью.
_______________
(9) Павел уже был государем иностранной державы (герцогства Шлезвиг-Голштинского) в детстве.
(10) После наполеоновской оккупации Мальты (и окончательно – после международного признания прав Англии на Мальту) Орден лишен собственной территории; земельные участки в Риме, занимаемые орденской резиденцией, используются на правах экстерриториальности. Как следствие, в международной практике затрудняется определиться в своей трактовке статуса Ордена, поскольку «территория – непременный атрибут государства». Но речь идет о чисто номинальном различии между государством и субъектом международного права, обладающим полнотой прерогатив государственного суверенитета. В аспекте обсуждаемого вопроса и тем более применительно ко времени Павла эти терминологические соображения просто несущественны.

В этом отношении характерна правка, внесенная Павлом в проектный текст Манифеста о полном гербе Всероссийской империи 1800 года, подготовленный Козодавлевым(11). В проекте значится: «Ныне, когда [...] соединили Мы с Державою России [...] Державный Орден Святого Иоанна Иерусалимского, и когда Титул Великого Магистра сего Ордена присвоили Мы Титулу Всероссийского Императора, тогда соединили Мы и Крест Державного Ордена с Гербом Нашим Императорским». Итоговая версия гласит: «Восприяв Титул Великого Магистра Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, соединили МЫ и Крест Ордена сего с Гербом НАШИМ».
_______________
(11) Манифест о полном гербе Всероссийской империи. СПб., 1993. С. VII, табл. 4.

В гербе России с 1799 года в качестве постоянного атрибута, наравне с коронами, со скипетром и державой в лапах орла, был принят коронованный крест Ордена. Здесь мы имеем дело со знаковой риторикой, требующей определенной расшифровки. Безусловно, есть определенный контраст между неизбежно временным характером унии, связавшей Россию и Орден, и тем, как вносился мальтийский крест в герб Империи – по всей видимости, делалось это постоянно и навечно. Но новая версия герба России отнюдь не была ни простым символом унии, ни тем более символом «поглощения Ордена» (как ни хотелось бы сторонникам псевдомальтийской мифологии предположить последнее). Добавление нового элемента к гербу Империи прежде всего отражало «приросший» личный статус Императора, крайне значимый для него; то, что это изменение привело к изменению герба страны, стало возможным в силу персонально-абсолютистской модели государственной репрезентации в Империи(12). Однако было бы неверно принимать коронованный крест на груди орла за простое обозначение магистерского сана; неверно не потому, что подобный атрибут был ранее неупотребителен в Ордене (хотя это так), а потому, что из проекта полного герба Империи 1800 года явствует, что личная принадлежность Императора к Ордену св. Иоанна обозначалась другим мальтийским крестом – вполне традиционным, некоронованным, расположенным не на груди орла, а позади щита с оным. Таким образом, помещение коронованного креста на груди орла имело значение самостоятельной декларации, требующей истолкования. Думается, в «принятии креста» можно видеть указание на то, что Россия, заключив союз с Орденом, как бы выступает в крестовый поход.
_______________
(12) Подобно государственному, вслед за личным гербом Павла изменился и династический, на примере которого можно проследить ту же персонально-абсолютистскую модель представительства. Еще в 1797 году «Учреждение об Императорской фамилии» установило, что государственный герб «принадлежит» не только государю и его супруге, но и династии в лице великих князей, княгинь и княжен. Строго говоря, это означало, что членам правящего дома не полагалось иметь свои собственные гербы, но взамен они приобретали привилегию пользоваться гербом императора как своим собственным. Юридически великие князья в качестве гербовладельцев представляли не себя, а императора. Подобное геральдическое представительство одного лица другими широко практиковалось в Европе задолго до проникновения гербовой традиции в Россию, хотя полной аналогии узаконению Павла на Западе не существовало. Поэтому в пору его правления магистерский крест мог появляться – и появлялся – в гербах его детей.
Появился он даже в гербе незаконной дочери Павла I Марфы Мусиной-Юрьевой (впрочем, на этот раз герб империи был «расчетверен» с частью иного герба и формально был знаком высочайшего покровительства, а не прямым обозначением владетельного происхождения). Герб Мусиной-Юрьевой: ОГ, VII, 171 (см. Приложение 1). Герб Российской империи (в золоте черный двуглавый орел с золотыми клювами и лапами, коронованный императорскими коронами и сопровожденный во главе такой же короной; в лапах орла – скипетр и держава, завершенные крестами; на груди орла – серебряный мальтийский крест, увенчанный короной великого магистра Державного ордена; в червленом сердцевом щитке – скачущий влево по зеленой земле на серебряном коне святой Георгий в античной одежде, латах и шлеме естественных цветов, поражающий копьем ползущего в оконечности влево черного обернувшегося дракона) начетверо с российской княжеской шапкой в серебряном поле (точное воспроизведение второй четверти герба графов и дворян Мусиных-Пушкиных; см. ОГ, I, 17 и ОГ, IV, 22.

На рисунке: Большой государственный герб из Манифеста о полном государственном гербе Всероссийской Империи (1800).

Следует принимать во внимание и то, что в контексте официозной идеологии двуглавому орлу придавалась роль знака преемства по отношению к Византии, к вековым традициям православного царства. Об этом, в частности, упоминалось и в козодавлевском проекте Манифеста 1800 года. Присоединение мальтийского креста могло читаться как параллельная декларация преемства к рыцарской традиции(13).
_______________
(13) Как известно, 20 апреля 1801 года, через месяц с небольшим после убийства отца, Александр I исключил коронованный мальтийский крест из государственного герба (ПСЗ-1, 1801, N 19850). Этот акт традиционно рассматривается как симптом высочайшего недружелюбия к Державному ордену. В действительности же реформа была довольно закономерным последствием разделения императорского и магистерского достоинств в момент гибели Павла I. Вместе с тем замена герба явилась знаковым воплощением смены власти. Демонстративно антипавловским был текст указа, восстанавливавшего герб «в том виде, как он существовал до 1796 года» (т.е. до воцарения Павла, а не до 1799 года). Двойственная природа реформы 1799 года, отражавшая и личный орденский статус Павла, и его столь же личные идеолого-политические устремления, обеспечила сугубую эфемерность версии герба Империи с магистерским крестом.

В геральдике Ордена при Павле появляется, наряду с обычной версией орденского герба (коронованный щит с прямым крестом, за ним – мальтийский крест, иногда с четками), новая – тот же герб на груди российского орла. Велико искушение вообразить этот знак показателем интеграции Ордена в имперскую систему. В действительности здесь, как и в случае с множеством иных павловских реформ, налицо следование традициям Ордена. Двуглавый орел позади щита с прямым крестом появился в орденской геральдике еще в 1778 году, при Великом магистре де Рогане, вследствие присоединения к Державному ордену знаменитой монашеско-благотворительной организации – Госпитальерского ордена св. Антония, который пользовался правом, пожалованным в 1502 году Максимилианом I, помещать свой герб с крестом-«тау» (крестом св. Антония) на груди орла Священной Римской Империи. Это не означало распространения императорского суверенитета на Орден, но было лишь знаком покровительства и признания. В этом же ключе надлежит толковать и российского орла, естественным образом занявшего место своего западного собрата в ходе «павловского периода», когда деятельное покровительство российского монарха вышло на первый план по сравнению с ролью прежних протекторов Ордена.

На рисунках: слева - гербовый орел Державного ордена, держащий в клювах кресты-«тау» (после 1778); справа – орденский гербовый щит на груди российского орла (вариант печати Ордена, 1798).

Стоит заметить, что при всем внешнем сходстве «совмещенных» гербов Империи и Ордена при Павле (орел, на его груди щиток – в одном случае московский, в другом орденский, за щитом – мальтийский крест, выше – корона Великого магистра) и при том, что первый мог появиться в результате композиционного подражания второму, структура обоих гербов принципиально различна. Корона магистра в гербе Ордена венчает щит с прямым крестом, тогда как в гербе России она венчала мальтийский крест, образуя вкупе с ним самостоятельный атрибут орла.

То, что суверенитет Ордена был полностью признан и сохранен в ходе российских реформ, нашло наиболее яркое эмблематическое выражение в особом типе монаршего вензеля с двойным «П»(14), употреблявшемся Преимущественнейшим Императором в последние годы жизни наряду с более известным (одна литера «П»). Удвоение литеры – обычный прием построения вензеля(15). Главное отличие – в увенчании нового вензеля не одной императорской короной, а двумя коронами: императорской и орденской. В наши дни описываемый вензель незаслуженно малоизвестен, между тем ценность этого эмблематического свидетельства очевидна.
_______________
(14) См., например, в кн.: Шепелев Л.Е. Геральдика России. СПб, 2003. С. 152.
(15) Можно предположить подражание вензелю Петра I, где аналогичным образом присутствовали скрещенные латинские литеры.

Дополнительным свидетельством государственно-политического партнерства России и Ордена в рамках политики Павла I являются жалованные им (или подготовленные при нем и пожалованные уже Александром I) городские и родовые гербы, в символике которых присутствуют не только российская, но и орденская тема. Так, незадолго до гибели (21 февраля 1801 года) Павел I утвердил родовые гербы Шишовых и Позняков – двух кавалеров Державного ордена Егора Шишова и Дмитрия Позняка с их нисходящим потомством. В память о заслугах Шишова и Позняка и в знак особой магистерской милости обоим родам было дозволено помещать в нашлемнике, поверх султана на павлиньих перьев, серебряный мальтийский крест. Заслуги Шишова и Позняка перед империей также оказались отражены в их гербах, но отдельно, в пределах их гербовых щитов. Оба герба вошли в Общий Гербовник (ОГ, VI, 159 и ОГ, VI, 160) и не раз служили объектом подражания при новых пожалованиях (ср. герб Заварицких (ОГ, VIII, 148) и др.; при этом крест пришлось заменять нейтральной звездой). Интересна демонстративная раздельность российского и орденского жалованных элементов в обоих гербах. В большинстве иных пожалований орел и мальтийский крест выступают вместе(16). Впоследствии мальтийский крест несколько раз использовался в российской геральдике как исторический символ, связанный с павловским периодом и с «российской ветвью» Ордена(17).
_______________
(16) Такие пожалования были не только императорскими «милостями», но и знаками личного благоволения Павла, поэтому они вполне оправданно отражали орденский статус монарха наряду с российским. Даруя гербовые «аугментации» подданным, Павел действовал в обеих юрисдикциях, хотя фиксация и происходила только в одной – имперской. Отсутствие аналогичных «двойных» (с российской и орденской символикой) пожалований в юрисдикции Ордена объясняется тем, что последний привык иметь дело со знатью, уже имеющей гербы, и не располагал соответствующими геральдико-правовыми механизмами учреждения новых гербов. Кроме того, во внутренних делах Ордена Павел не был склонен специально акцентировать какие-либо новации, в период потрясений ему было важнее подчеркнуть преемство. См. Приложение 1.
(17) См. Приложение 2.

На рисунках:
а) Герб дворян Шишовых:

б) Герб дворян Позняков:

в) Герб дворян Заварицких:

Среди иных обстоятельств, позволяющих проиллюстрировать действительное положение российских великих приоратов относительно Ордена в целом, заслуживает упоминания отсутствие какой-либо эмблематики «российской ветви», отдельной от общеорденской. Особые кресты, принадлежавшие Павлу I и великому приору Российскому Александру Павловичу, либо соответствовали положению Павла как главы Ордена в целом (общеизвестный по портретам гроссмейстерский крест на цепи), либо имели характер персональных подношений и никак не коррелировали с рангом обладателей в «российской ветви» (исторические кресты, приписывавшиеся Ла Валетту и – с куда меньшим правдоподобием – д’Обюссону). Некоторое упрощение системы орденских рангов в приложении к российской практике (и к драматическому периоду перемен вообще!) лишь привело к некоторому упрощению фалеристического и геральдического обихода Ордена; это была несамостоятельная и лишенная автономной логики адаптация системы, традиционной и общей для Ордена.

На фото: орденский знак Ла Валетта, поднесенный Орденом императору Павлу.

Наконец, следует еще раз опровергнуть миф о запрете на ношение мальтийских крестов Высочайше утвержденной резолюцией Совета министров от 20 января 1817 года. То, что мальтийские кресты были по-прежнему признаны и носимы после 1817 года, весьма зримо присутствует в культурном наследии эпохи – общеизвестными примерами тому служат и галерея Отечественной войны в Зимнем дворце, и «Сон Попова» графа А.К. Толстого(18). Запрет имел место, но касался исключительно кавалеров, принятых в Орден через посредство Российских великих приоратов за несколько последних лет перед изданием акта. С этого момента орден св. Иоанна de facto являлся для России тем, чем всегда оставался de jure, т.е. иностранным «заведением»(19).
_______________
(18) «Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем, // Со львиной физьономией, носил // Мальтийский крест и множество медалей, // И в душу взор его влезал всё далей». В следующей строфе: «За что свой крест мальтийский получил […] – // Неведомо» (как известно, вступить в Орден можно было на основании происхождения, не имея особых заслуг). См.: Толстой А.К. [гр.]. Полное собрание стихотворений в двух томах. Т. 1. Л., 1984. С. 364. Сатирический шедевр Толстого датируется 1873 годом. Можно предположить, что «во фраке муж» носил прусский иоаннитский крест; но куда вероятнее, что имеется в виду или «обычный» мальтийский крест, полученный после 1817 в качестве иноземной награды, или даже полученный в детстве знак кавалера Российского великого приората.
(19) Даже попытки некоторых российских дворян добиться разрешения носить мальтийский крест по праву происхождения от т.н. «наследственных командоров» (таковые попытки, вызванные непониманием орденских норм, имели место с конца XIX века и предварили основание псевдомальтийских структур) имели целью признание за просителями права на иностранную, а не российскую, награду.

Важность эмблематических свидетельств сотрудничества двух держав еще предстоит оценить по достоинству.

* * *

_______________
(1) Доклад прочитан в Гатчине (Приоратский дворец) 15 мая 2006 года; к этому дню текст был опубликован в сокращении: Медведев М.Ю. Россия и Державный Орден: эмблематическое отражение союза двух держав // Рыцари мальтийского креста. мальтийского креста.Материалы научной конференции. СПб, 2006. С. 16-20. Здесь публикуется версия опубликованного текста, несколько дополненная с учетом итогового текста доклада, а также сюжетов, обсуждавшихся «по следам» доклада в кулуарах конференции.

_______________
(2) Sherbowitz-Wetzor O. dе, Тоumanоff С. Тhе Оrder оf Malta аnd the Russian Empire. Rome, 1969. Этот труд, изданный также во франкоязычной версии, является на сегодняшний день лучшей монографией по обсуждаемой теме. Подчеркнем: предлагаемая критика отдельных тезисов кн. Туманова не имеет ничего общего с нападками персонального характера, которые позволяют себе некоторые ангажированные авторы. Так, В.А. Захаров, в свое время выдавший себя за знатока истории Мальтийского ордена в основном при помощи компиляций из Туманова, теперь атакует его память (и заодно весь Орден): «Анализируя исследование официального историка Ордена Кирилла Туманова, в котором он перечеркивает действия русского Императора, доказывая, что Павел совершил государственный переворот в Ордене, можно только констатировать, что они [кто это – они? действия Павла? что это, описка «по Фрейду»? - М.М.] непродуманны и неуместны. […] Такой мало объективный подход официального историографа Ордена, попросту удручает. Неужели ему, христианину, не понятна заповедь о почитании всех, делающих добро […]. Но корпоративные орденские отношения для г-на Туманова оказались выше христианских принципов, не говоря уже о научной и исторической достоверности» (Рыцари мальтийского креста… С. 121). Подобные упреки следует обратить к самому В.А. Захарову.
(3) Неадекватное применение привычных российских норм и стереотипов к анализу иностранных явлений, характерное для многих наших соотечественников, Туманов обличает как «микрокосмизм». В частности, критикуя тезисы барона Таубе, Туманов писал: «Поистине это случай микрокосмизма – рассматривать la «Prieuré russe» как исключительное учреждение вне общего орденского контекста». Idem. P.122. К сожалению, стремление Туманова оценивать все вехи орденской истории – тот же самый «общий орденский контекст» – в духе канонического ригоризма побудило его самого утрировать иноземную чуждость la «Prieuré russe» по отношению к Ордену.
(4) Idem. P. 27 et passim. В этом случае суждение Туманова основано на очевидной ошибке: он ссылается на то, что в манифесте от 29 ноября 1798 года об основании «нового заведения» в Ордене Павел I устанавливает это «заведение» именно «Императорскою... властию», но пропускает при цитировании вводную часть этой же фразы, где речь идет о том, как Павел «в новом качестве Великого Магистра» признает таковое установление «за благо», утверждая его, таким образом, от имени Ордена. Павел выступает в манифесте как Император и как Магистр одновременно – или, скорее, поочередно. По сути, манифест был актом дарения, совершаемого Павлом как Императором Державному ордену, отсюда и порядок действий, описываемых в манифесте: Великий Магистр выражает желание расширить приорат, а Император дарует потребные для этого средства. Туманов настойчиво именовал манифест 1798 года актом основания некатолического Российского великого приората, что также неверно: «заведение» создавалось в рамках уже существовавшего Российского великого приората. Разграничение двух Российских великих приоратов было оформлено позднее, манифестом 28 декабря того же года, «в свете благоразумных учреждений, повсеместно наблюдаемых в Державном ордене». Ни один из этих документов не дает оснований для объявления одного из Российских великих приоратов находящимся вне Ордена.

_______________
(5) Медведев М.Ю. Державный орден при Павле I и его преемниках. Проблемы реформ и расколов // Император Павел Первый и Орден св. Иоанна Иерусалимского в России. СПб, 1995. С. 40.
Позволим себе привести обширную цитату, которая, к сожалению, совсем не устарела за более чем десять лет:
«Исследователи постоянно рассматривают Орден и русский период его развития как лежащие в разных исторических пространствах. Для русских авторов курьезным и «маскарадным» представляется Орден, а равно и пристрастие императора к нему. Карикатурный облик увиденного мельком иоаннитского сообщества по-провинциальному наивно сопоставляется с «близким» и «понятным» образом России […]. Для западных авторов, напротив, курьезом оказывается русский контекст, в котором пришлось действовать Ордену. Они с готовностью допускают, что в далекой России, по ту сторону географических, политических, культурных, конфессиональных барьеров, Орден оказывался как бы вне своей традиции и открывался самым невероятным новациям […]. Перед нами – историографическая реинкарнация сказочного сюжета путешествия в преисподнюю со всем спектром традиционных развязок (персонаж, очнувшись, возвращается в мир и избавляется от чар; персонаж перерождается и возвращается другим; персонаж остается таким же, как прежде, по мир уже переменился, и т. д.). В результате формируется иллюзорная картина исторических событий; конкретным исследованиям противостоят всевозможные политизированные обобщения – от «коварного Запада» до «коварной России».

_______________
(6) Эта деликатная тема еще ждет своих исследователей. См. вкратце: Tumler M., Arnold U. Der Deutsche Orden. [4 Auflage.] Marburg, 1986. S. 63-64.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1.

1. Герб Павловска: в золоте черный двуглавый орел с золотыми клювами и лапами, коронованный императорскими коронами и сопровожденный во главе такой же короной, и держащий в лапах скипетр и державу, завершенные крестами; на груди орла – серебряный мальтийский крест, увенчанный короной великого магистра Державного ордена, поверх цепи ордена св. Андрея Первозванного; в червленом сердцевом щитке – золотая монограмма императора Павла и его супруги (литера П и внутри ее – литера М) под императорской короной (см. Винклер П.П. Гербы городов, губерний, областей и посадов Российской империи. СПб., 1899, с. 115).

На рисунках: Гербы Гатчины (слева) и Павловска.

2. В гербе Гатчины российский государственный орел с коронованным крестом великого магистра (но с монограммой Павла вместо всадника в сердцевом щитке) занял верх пересеченного щита (Винклер, с. 39).

3. Герб князей Аргутинских-Долгоруких (ОГ, V, 6): щит рассечен и слева пересечен; в золоте возникающий слева черный двуглавый орел с золотыми вооружениями, коронованный императорской короной и держащий в лапе скипетр, завершенный крестом; в червлени выходящая слева из облака рука в серебряных доспехах, держащая саблю; в лазури на зеленой земле – обратившийся лев, держащий в передних лапах золотые булаву и щит; в сердце щита поверх делений – серебряный мальтийский крест, покрытый посередине червленым щитом с золотой каймой и такой же монограммой Павла I под императорской короной:

4. Герб баронов Вельго (Вельо) (ОГ, V, 10): щит разбит начетверо; в первой, рассеченной части справа – в червлени пять золотых раковин (две, одна и две), слева – в золоте возникающий слева черный двуглавый орел с золотыми вооружениями, коронованный императорской короной, держащий в лапе скипетр, завершенный крестом, и обремененный на груди серебряным мальтийским крестом (так же, как и орел, видным наполовину); во второй, рассеченной части справа – в червлени пять золотых башен (две, одна и две), слева – в черном поле четыре золотых пояса; в третьей части, в рассеченном золотом и червленом поле – российская баронская корона переменных цветов с серебряной жемчужной нитью; в четвертой части, в рассеченном черном и золотом поле – якорь, положенный в левую перевязь и обвитый своим канатом, переменных цветов:

5. Жалованные российские и орденские элементы в гербе графов Орловых-Денисовых (ОГ, VIII, 4), потомков бальи Ф.П. Денисова, размещены в целом по тому же принципу, что и в гербе князей Аргутинских: щит разбит на несколько частей, в которых российский орел перемежается с родовыми эмблемами; в сердце щита, поверх делений, – мальтийский крест с вензелем Павла I посередине, на этот раз некоронованным и помещенным без щитка:

6. В остальных «русско-мальтийских пожалованиях» фигурирует герб образца 1799 года, изображенный полностью или отчасти; так, князьям Италийским графам Суворовым-Рымникским было даровано право помещать его в гербе в качестве нашлемника (ОГ, IV, 7).

Одессе в 1798 году (см. рис. справа) был пожалован возникающий государственный орел в верхней половине щита (Винклер, с. 39), баронам Ралям и Роговиковым – такой же возникающий орел, но во главе щита (ОГ, IX, 6 и ОГ, IX, 7).

Герб Мусиной-Юрьевой рассмотрен выше (прим. 12).

На рисунках:
а) Герб князей Италийских, графов Суворовых-Рымникских:

б) Герб баронов Ралей:

в) Герб баронов Роговиковых:

г) Герб дворянки Марфы Мусиной-Юрьевой:

ПРИЛОЖЕНИЕ 2.

1. Герб Голенищевых-Кутузовых-Толстых утвержден Александром II (ОГ, XIII, 46; дело об утверждении см.: РГИА, ф. 1343, oп. 49, д. 2058). Герб пожалования (в червлени серебряный мальтийский крест; в лазоревом сердцевом щитке золотая монограмма Павла I под императорской короной) начетверо с родовым гербом Толстых (в лазури золотой ключ в столб, имеющий на ушке справа серебряное орлиное крыло, и продетые сквозь него накрест опрокинутые серебряная стрела и золотая сабля – «дугообразный меч»); в лазоревом сердцевом щите, увенчанном княжеской шапкой, – несколько измененный герб дворян, графов и князей Голенищевых-Кутузовых, а именно натурального цвета (в сущности, черный) орел с золотыми клювом и лапами и с червлеными глазами и языком, держащий в правой лапе серебряный с золотым эфесом меч и сопровождаемый во главе дворянской короной естественных цветов (по официальному описанию – золотой). Мальтийская тема отражена также в одном из нашлемников: три страусовых пера, обремененных крестом со щитком, как в первой и четвертой четвертях щита.

2. В 1882 году Гербовым отделением Департамента герольдии был подготовлен проект реформы герба Гатчины. Новый герб города должен был напоминать о связи с Орденом: в червлени серебряный мальтийский крест, в вольной части – герб губернии. Был подготовлен и проект нового герба для Павловска – с замком и мальтийским крестом в лазоревом поле. Проекты не были утверждены по причинам, не имеющим отношения к их символике. (РГИА, ф. 1343, oп. 15, д. 204).
На рисунках: Проекты гербов Гатчины (слева) и Павловска, 1882.

3. В России к госпитальерской теме обращалась не только геральдика, но и другие отрасли эмблематики. В конце XIX века подразделения российской армии, основанные или реформированные Павлом I, отмечали свое столетие. В результате на свет появились многочисленные парагеральдические нагрудные знаки полков, бригад, учебных корпусов, училищ и т.д., включавшие в свою композицию крест Державного ордена. Часть этих полков и корпусов были основаны Павлом до вступления на орденский трон; некоторые не имели никакого отношения к установлениям Преимущественнейшего императора и просто последовали общей моде. Знаки Пажеского корпуса, утвержденные 18 марта 1902 года и также имевшие форму мальтийских крестов, обозначали не историческое, но территориальное преемство: корпусу, основанному Александром I в 1802 году, после конфискаций 1810 года был передан «Орденский замок» – Воронцовский дворец в Санкт-Петербурге. По случаю юбилея Пажескому корпусу было также пожаловано красное знамя с мальтийскими крестами в углах (См.: Левшин. Цит. соч., табл. 1, это праздничное издание буквально переполнено узурпированными белыми восьмиконечными крестами на красном фоне). Порой нагрудные знаки «мальтийского» типа оказывались эмблематически запутанными и невнятными. Не приходится удивляться, что в солидном каталоге, составленном Андоленко и отредактированном Верлихом, магистерская корона в составе одного из таких знаков (утвержденного в 1909 году) определена как царская, а сам орел с крестом – как петровский (Andolenko S. Badges of Imperial Russia. Washington, 1972, p. 158, см. также р. 160). Вариации на тему иоаннитской символики мы находим и в истории Белого движения. Так, знак Северной Армии – «крест графа Келлера» – представлял собой простой белый мальтийский крест, эмблематически аналогичный кресту обетного рыцаря. См.: Шевелева Е. Н. Нагрудные знаки русской армии. СПб., 1993; Пашков П. Ордена и знаки отличия гражданской войны... Париж, 1961.

http://sovet.geraldika.ru/part.php?id=29

• < Назад
• Вперёд >